Али Фатоллах-Неджад: "Можно говорить лишь о тактическом партнерстве РФ, Ирана и Турции"

Зона деэскалации на юго-западе Сирии, о создании которой договорились Москва и Вашингтон, может быть расширена, заявила вчера официальный представитель американского внешнеполитического ведомства Хизер Науэрт. Инициаторами введения в Сирии  зон деэскалации еще в мае выступили Россия, Турция и Иран. На территории этих зон запрещено ведение любых военных действий. Эксперт Германского общества внешней политики по Ирану, доктор философии, участник «Иранского проекта» Белферского центра по науке и международным отношениям Гарвардского университета Али Фатоллах-Неджад рассказал "Вестнику Кавказа" о перспективах сотрудничества Москвы, Анкары и Тегерана по Сирии.

- Господин Фатоллах-Неджад, считаете ли вы, что в сирийском конфликте наметился трехсторонний альянс между Россией, Ираном и Турцией?

- Пока слишком рано судить. Прежде всего, мы не можем говорить о безусловном российско-иранском альянсе в Сирии. Да, есть определенное совпадение интересов этих стран в Сирии, но каждая сторона преследует, в конечном счете, собственные интересы, и, в целом, говорить о наличии стратегического партнерства между Россией и Ираном нельзя. Поэтому мы видим, что обе стороны координируют военные операции и работу в области международной дипломатии друг с другом, иногда вовлекая Турцию. Позиции Москвы и Тегерана также немного отличаются, когда речь идет о сохранении структуры власти Асада. На мой взгляд, Иран менее гибок в этом вопросе.

Если говорить о Турции, несмотря на то, что она настаивает на плане политического переходного процесса, Анкара и Тегеран фактически поддерживают противоборствующие стороны сирийского конфликта, который служит для них рычагом в любой будущей договоренности. Здесь задача Москвы - согласовать турецкие и иранские интересы в долгосрочной перспективе. Однако и Тегеран, и Анкара не заинтересованы в усилении курдского фактора, что обеспечивает основу для сотрудничества.

В целом, совпадение интересов может меняться в результате динамичного и неустойчивого характера сирийского конфликта. Но, в конечном счете, все три государства преследуют свои интересы, которые не могут служить прочной основой для оси или союза, так что речь идет, скорее, о тактическом партнерстве.

Россия со своей стороны хочет сохранить свои интересы в Сирии, обеспечивая свой военный доступ, чтобы убедиться, что Сирия не захвачена исламистами, последствия чего могут в будущем повлиять на безопасность России. Теперь, после поражения ИГИЛ (запрещена в России, - "ВК") в сирийской Ракке - самопровозглашенной столице так называемого халифата - и иракском Мосуле, Москва хочет представить себя как арбитр, или посредник в борьбе за мир, будущего Сирии, в то время как Иран может настаивать на обеспечении наземного коридора к Средиземному морю, реализация чего создаст противоречия между Тегераном и США, а также Россией, как союзниками Израиля.

Соглашение о прекращения огня в южной части Сирии, заключенное Россией и США в кулуарах недавнего саммита G-20 в Гамбурге, является еще одним признаком сближения позиций по Сирии между Вашингтоном и Москвой. Сегодня возникают вопросы о том, как постоянное военное присутствие Ирана в Сирии затронет противоборствующие стороны (например, Израиль рассматривает доступ Ирана к Ливану как угрозу безопасности) и возможно ли сохранение территориальной целостности, пока существуют зоны влияния различных сторон.

- При каких условиях подобное тактические партнерство может прекратиться?

- Здесь важную роль играют глобальные, а также региональные геополитические соображения и динамика. К примеру, партнерство может прекратиться в тот момент, когда России понадобится восстановить связи с Западом – тогда она может несколько изменить свою позицию по отношению к Ирану. Российско-иранские отношения должны рассматриваться в контексте отношений России с Западом, поскольку для России отношения с Западом важнее ее отношений с ИРИ. В силу множества кризисных очагов и устройства всей международной системы Запад имеет гораздо большее значение для России, чем Иран.

В юго-западной Азии Иран является, пожалуй, сильнейшим игроком. И, конечно, Москве важно партнерство с Тегераном для вхождения в геополитику региона. Тем не менее поведение Ирана после краха ИГИЛ  будет иметь большое значение, поскольку более настойчивая иранская позиция при реализации своих проектов в Сирии может вызвать разногласия с союзниками (Россия) и противниками (США).

- В чем, на ваш взгляд, заключается главный интерес Ирана в Сирии?

- Ключевым интересом Ирана в Сирии является сохранение властных структур режима Башара Асада, то есть, сохранение Дамаска в качестве иранского союзника и военно-политических позиций в этой стране. Большой вопрос заключается в том, что произойдет после окончательного изгнания ИГИЛ. 

- Арабские соседи Ирана опасаются усиления религиозно-идеологического влияния ИРИ. Актуальна ли идея экспорта "исламской революции" в иранской политике?

- Дискурс об экспорте исламской революции доминировал в Иране в первую декаду после революции 1979 года. После этого был, если можно так сказать, прагматичный поворот, который уменьшил значение этого дискурса – при президентах Хашеми Рафсанджани и Хатами - в пользу прагматизма. Однако это не означает, что сами идеи исчезли: до сих пор ведется дискурс с исламо-революционным запалом, который берет свое начало из властных кругов в Иране. Это вызывает у южных арабских соседей Ирана страх дестабилизации и остается проблемным пунктом в конфликте между Саудовской Аравией и Ираном. Саудовская Аравия и другие страны аравийского полуострова воспринимают исламо-революционный дискурс в качестве подстрекательства, направленного на проживающих в этих странах шиитов, опасаясь, что их лояльность может быть направлена на руководство Ирана. Тем не менее их собственное плохое обращение с шиитским меньшинством делает вмешательство Ирана возможным.

- Насколько сильны позиции "хардлайнеров" в сегодняшнем Иране?

- Иранские "хардлайнеры" пользуются структурной властью, поскольку контролируют большую часть политических, военных и экономических субъектов. Позиция США (хотя она, как и раньше, не ясна) и политические сигналы из Эр-Рияда свидетельствуют об ужесточении их позиции в отношении Тегерана. Вполне вероятно, что сторонники жесткой линии будут на этом фоне наращивать свое влияние. Экономически и политически они, как и ранее, обладают таким же привилегированным статусом, как и в последние десять лет при президенте Ахмадинеджаде. После двойного теракта в Тегеране также наблюдается политическая инструментализация сложившейся ситуации со стороны "хардлайнеров" и сторонников крайних взглядов – так что их и без того крепкие позиции могут усилиться на фоне отсутствия сильного сопротивления более умеренных сил.